сегодня на завтрак ещё раз со вкусом угля,
моё личное настроение ждёт до хороших времён, до тепла, до весны, дохуя.
всё пытаюсь собраться с силами, с деньгами, и махнуть проезжающим, старым и новым,
долго и муторно полным,
махнуть бы подальше, к запаху мандарин на закатном, виноградников,
бесконечных витрин и спальников
на двоих,
в упрощённую версию Вены и Сан-Франциско, картонного Рима и Осло, бумажного Минска,
на ломаном русском просим ещё по виски,
ты на расстоянии вытянутой.
пойдём по Питеру, ты представь,
я снимаю на портру свою ментальную, пересвеченную-перебитую,
перелишённая-умопониженная,
в холщёвке (как о́н говорил - в простом тряпичном пакете), я до неможения, до́ смерти буду таскать с собой эту помаду и запах на сгибе плеч.
в открытую,
прямо тебе говорю - я дура, я слушаю эти твои три песенки
каждый ебучий день, да спали же меня,
как светит в глаза трафаретом от грязных свеч,
как ло́жит от слова ле́чь,
как похороны где-то в выселках,
косенько,
кривенько,
миленько, как и всё, что доносится с липких от рюмки ликера губ моих
тоненьких,
как я забираюсь в твою наружу и внутрь костлявыми ручками выворачиваю, вывожу ла́тте-арт по сплетению солнечному,
конченый.
прибираюсь в своей башке́, вызываю горничную, а потом разбиваю к хуям остатки моральных ценностей.
как-то по крепости, це́пости,
вязкозти, громкости
выворачиваю. и не трогаю.
на расстоянии пропасти
ты.
круглова, я.
